Торгово-развлекательный цент быстро превратился в больничный лабиринт из одинаковых коридоров с грязным, старым полом, который никогда не меняют и только извечно моет серой тряпкой на деревянной палке ворчливая женщина. Ну как моет... собирает песок, носит из одного угла в другой. Иллюзия чистоты.
Люди на скамейках, уже накренившихся от годов.
Здесь есть отдел, где ждут своего рождения и появления на свет дети. Но мы в каком-то другом веке и параллели. Всё очень похоже на наше, но дети появляются из яйца. Растут там ещё некоторое время.
В отделе, где хранят и заботятся об эмбрионах, стоят коробки, специализированные под это.
Мы останавливаемся у стены, на которой нацарапано моё имя и имя моей сестры. И подписано "2001". Среди множества других имён детей, скучающих в очереди с родителями.
Я отчётливо помню, как мы сидели тоскливо на полу, пока мама отсиживала очередь, чтобы оформить нам документы. Рядом с моим именем ещё нацарапана какая-то фигура, она похожа на какую-то... пиктограмму. Маленькую и больно ровную. Смутные подозрения, конечно, меня на этот счёт посещают, но я умалчиваю.
Вот стоит коробка, в которой лежат три эмбриона. Я тепло улыбаюсь, глядя на коробку. Меня занимают всякий светлые мысли.
До тех пор, пока они не обрушиваются.
Тёплую обстановку этого пыльного места нарушает событие, переворачивающее спокойствие с ног на голову. Это человек, который занимается электро-магнитными опытами над эмбрионами для выведения у них каких-то особенностей или способностей. И пока коробку с этими детьми не забрали, я должен что-то предпринять, дабы и другие дети потом не пострадали.
Мне грустно, мне больно, мне хочется плакать.
Кто-то из врачей, из наивного такого рода врачей, убеждает меня, что процедура изъёма коробок с их места нормальна. Что я зря волнуюсь. Но он не хочет верить.
Всё снова нужно делать самому.
Дик с нескрываемой, но сдерживаемой злобой на лице вертит на пальце металлический коготь. Он закруглённый, значительно больше, чем тот, который у него есть в материальном мире. И острее. Много острее.
Я с надеждой гляжу на рыжего, теряясь, что же делать. Беру коробку, чтобы она никуда не пропала, пока я уйду. Я очень переживаю на этот счёт.
Коробка тяжёлая... и требует бережного к себе обращения.
- Я убью его... - шипит себе под нос Дик и вынимает из ниоткуда клочок бумаги, на котором материализуется карта больницы. Действительно, она похожа на лабиринт и просто так чёрта с два найдёшь нужное место.
Врач говорит, что если мы решили всерьёз доказать это, вообще возможность таких действий, то нам надо обратиться к определённым личностям. Пока он говорит, Дик быстрым движением царапает когтем на бумаге чёрточки в том месте, где эти люди должны находиться. А потом тянет меня, испуганного и растерянного, за собой. Мы идём через людей, быстро шагаем через пустующие коридоры и кабинеты, мимо скамеек и серых окон, не пропускающих света.
Я волнуюсь, бережно несу коробку, прижимая как можно ближе к груди. Дик поигрывает когтем, нервно, раздражённо.
"Психически нездоровые люди, спешу вас заверить, могут быть не столь опаснымии, даже если дать им в руки оружие, сколь... жалкими" - доносится мужской голос из приоткрытой двери, где читают лекцию. Интерны смеются. На лице Дика появляется нервная и кривая усмешка. Острие когтя цепляет воздух, подрагивая, точно скользит не через неплотные слои, а через плоть.
- Здесь налево, - говорит он и сворачивает. Я ускоряю шаг.
Мы заходим в кабинет к первому человеку, помеченному на бумаге.
У мужчины, который сидит за каким-то прибором, большие наушники и очень густые, лохматые длинные волосы. Прямо как львиная грива. Стоило мне подумать об этом, как ко мне повернулся львиная, огромная морда. Я опешил и отступил назад, но морда вновь превратилась в лицо.
Я начинаю панически и поспешно пытаться всё объяснить, рассказать. Меня выслушивают, уточняют. Вскоре приходит ещё один врач. Мы взвешиваем теории, я пытаюсь убедить в наличии опасности, я чувствую себя жалко. И я вижу как... входит тот самый доктор. Тот самый, кого я обвиняю в во всех злодеяниях. Высокий, щуплый, с противной миной. Меня охватывает злоба. Я шагаю к нему, срываясь на крик. Кричу о том, о чём слышал раньше и о том, что думаю сам.
- Ты говорил, что это стандартный обмен! Что это норма! Что они возвращаются на свои места! Ты говорил..! - мои руки заняты коробкой и это, наверное, хорошо. Он отступает, пытается нервно оправдываться. Мужчина и женщина-врач тоже подступают. Теперь ему не уйти, но...
- Что с этим эмбрионом? - врач кивает на коробку и я, дрожа, вручаю его ей. Чтобы проверить, как себя чувствует ребёнок в защитной оболочке, мы вынимаем её из коробки. Я держу её, как большой камень, пока врач цепляет провода, наушники и пытается послушать, что внутри.
Датчики шкалят и показывают какой-то бред. Я в растерянности кладу ладонь на оболочку - она вибрирует. В наушниках слышны страшные, скрежещущие, пугающие звуки. Там внутри происходит что-то ненормальное, неестественное. В растерянности я гляжу на врача. Она тоже растеряна. Через какое-то время вибрации и страшные звуки исчезают. Она снимает наушники, смотрит на коллегу и не знает, что сказать.
Но подсознательно я чувствую... чувствую, этот ублюдок уже поработал над ребёнок! Что там, чёрт возьми, с ним внутри после воздействия его опытом извне?!
- Я не берусь утверждать, - начинает женщина и снова смотрит на коллегу, потом на меня, - Мы с таким ещё не сталкивались, но я смею предположить, - хотя судя по её тону, она не предполагает, а утверждает...
- ... что этот эмбрион мёртв.
Я распахиваю глаза и опускаю взгляд на свои руки. Оболочка темнеет, становится чёрно-фиолотевой и гниёт на моих глазах. Оседая на ладонях, она открывает вид на неясные кровавые массы с чёрными прожилками, рассыпающиеся и разваливающиеся, стекающие и спадающие ошмётками с моих ладоней.
Осознание, воспоминание или просто знание одного факта прошибает мою голову, точно удар молнии.
Этот эмбрион - моей матери.
И это я. В том эмбрионе.



Я проснулся от звука будильники. Он зазвонил именно в ту секунду, когда я готов был сойти с ума. Я подскочил на кровати, как ошпаренный. Сидел и бормотал себе минут пятнадцать под нос.
Обнимал колени, теребил одеяло и бормотал, как умалишённый.
О том, что этого не может быть.


Не может... не может быть.