Сука шаман
Зима.
На кого-то наводит меланхолию осень. А я очень её люблю.
Но вчера кончился последний день осени. И началась про'клятая зима.
Чёртова. Зима.
Моя весёлость, болтливость и бурность становятся... наигранными. Но окружающие не умеют этого отличить. И не стараются, в общем-то. За театральной шумливостью и склонностью разводить демагогии скрывается жуткая меланхолия. Стоит зайти домой, как я сбрасываю с себя всю мишуру. Я долбаный театрал. Не лжец. Театрал.
Передвигаюсь с трудом, еле-еле, говорю сквозь сомкнутые губы, не находя ни сил, ни желания вообще подавать голос. Отвечаю сухо и скупо. Кошу взгляд по сторонам и молча... ненавижу.
Бедный, бедный Люсьен. Несчастная Офелия. От котов не скроешь ничего. Они слишком... видящие. Слишком зрячие для того, что запросто можно спрятать от людей как способных, так и бестолковых совершенно. От вторых и прятать не надо. Они итак ничего. И никогда. Не увидят.
То, что видит Люсьен, пугает его. Кот и Лис сталкиваются взглядами. Люсьен не успевает зайти в комнату, только морду просунуть. На кровати с книгой в руке сидит высокий, пушистый и тощий лис. Рыжий-рыжий. С зелёным глазом. Всего одним. На месте второго чернеет провал. Мертвенная бледность щёк, тонкие и когтистые чёрные пальцы. Пушистый хвост. И смольные вороновы крылья, висящие за спиной, застилают собой кровать. Рыжий зверь, медленно повернувший голову в сторону кота, застывает. Замирает и кот. Секунд двадцать они оба пристально смотрят друг другу в глаза. После чего Люсьен медленно подаётся назад, пятится за дверь, а после, ломанувшись, сбегает по лестнице.
А я сижу и смотрю на Офелию. Она поднимает голову и глядит на меня так печально, что хочется разрыдаться на месте. Я аккуратно приглаживаю лапой торчащую лохматую шерсть, топорщу уши, поджимая хвост, шифруюсь под кота. Она продолжает смотреть. Я пытаюсь понять, почему. Почему от взгляда на меня ей так грустно. Сзади слышится лисий вздох. Мой собачий собрат поворачивает голову и тоже ловит кошачий взгляд. Офелия изучает и лиса, делает глаза ещё более печальными. Они становятся мокрыми...
А возвращаясь домой, я неожиданно произношу себе под нос, перестав отрицать очевидное. Очевидное для котов...
- Когда они видят нас, Дик, у них получается либо посочувствовать, либо испугаться, - Лис молчит. Но он согласен. Я вздыхаю и плотнее запахиваюсь в пальто. Он говорит, что утомлён. Что устал от людей. И я вдруг понимаю, что хочу разделить его усталость. Потому что тоже её чувствую. Шепчу рыжему о том, что надо отдыхать. Он горько усмехается. Знаю почему. Потому что я сам чёрта с два отдыхаю.
В голове проносятся назойливые цифры. Коммуналки, счета, деньги на содержание семьи, деньги на учёбу, лечение, от запущенности которого кровоточит во рту. Я сплёвываю кровь уже вработанным до неосознанности жеста. Также, как и стираю кровь с пальцев... с ног...
Бесконечные необходимости платить что-то куда-то. В этом месяце я пахал на трёх работах. Одна кончилась. И деньги тоже.
Я выскребаю из под клавиатуры листок, расписываю на нём финансы. Снова и снова. В разных вариациях. Но результат никогда не меняется.
Заходя домой, спотыкаюсь о собственные лапы. Мама обеспокоенно просит лечь спать, но у меня ещё висят письма с другой работы, которые надо разобрать. Я говорю, что не могу. И что я не представлю... не представляю, как я смогу оплатить своё лечение, учёбу и содержать себя в принципе. Она тоже не знает.
- У меня нет ни выбора, ни выхода, - цежу я слова сквозь зубы, - Значит, пойду на третью работу, - мне стоит некоторых трудов не разрыдаться от бессилия. От усталости.
- Ты итак на двух! - повышает голос мама, - Куда снова третью?
- А что я сделаю?! Мне надо содержать себя! - закинув рюкзак в шкаф, иду наводить чай. И пытаюсь выпить его уже второй час. А его как будто и не становится меньше.
Я срываюсь. На других людей. Когда слышу или читаю что-то, что вгоняет меня в состояние... мандража. Руки начинают трястись, пасть кривится в оскале, шерсть дыбом, по глазным яблокам бегут... мурашки.
Блошиные лапки.
Человеку нужен человек.
А иногда становится так, что не нужен никто.
Оба явления временны и сменяют друг друга. Доска раскачивается. Когда один её край поднимается вверх, другой тянет вниз.
Зима.
Целовать заснеженное небо или заснеженную землю. Есть ли, право, разница. И там, и там холодно. И там, и там... ударяешься. Об замёрзшую землю. Об замёрзшие облака.
Я пытаюсь отвлечься, вышагивая по улице. И медленно преобразуюсь в шакала. Скачу по снегу, оставляю следы лапками, кусаю воздух, ловлю его зубами. Зову...
Дёргаю хвостом и извиваюсь всем телом, ловя собственное пение и пуская его по телу. Вдоль позвонков и по рёбрам. Кручусь волчком. Бью передними лапами ветер. Ленивый рыжий лис следит за мной взглядом, иногда неторопливо поворачивая следом голову. Я вижу его и снова зову, призываю к танцам.
Это танцы отчаяния.
Когда тело больше не хочет ни на что реагировать и ничего делать, в пляску пускается дух.
Лис мнётся, но не показывает этого жестами или движениями. А после резко, но при том удивительно плавно распахивает чёрные крылья, прорезающие собой стену из хлопьев снега. Крылья хлопают по воздуху над вздёрнутой головой. Перья переливаются белыми бликами. Тот белый, что блестит на чёрном - это совсем другой белый.
Я завороженно и восхищённо наблюдаю, точно ребёнок. Замираю, а после подпрыгиваю на месте. Прошу ещё.
- Ещё. Ещё! Взмахни ими ещё! - на морде Лиса проступает лёгкая улыбка, и он, взмахнув несколько раз шире и больше кончиками крыльев, чем ими целиком, встаёт со снега. Идёт ко мне. И дальше мы шагаем вместе.
Вскидываю морду вверх и гляжу в небо. где в редких звёздах отражаются мокрые глаза Офелии.
И от этого снова хочется заплакать.
На кого-то наводит меланхолию осень. А я очень её люблю.
Но вчера кончился последний день осени. И началась про'клятая зима.
Чёртова. Зима.
Моя весёлость, болтливость и бурность становятся... наигранными. Но окружающие не умеют этого отличить. И не стараются, в общем-то. За театральной шумливостью и склонностью разводить демагогии скрывается жуткая меланхолия. Стоит зайти домой, как я сбрасываю с себя всю мишуру. Я долбаный театрал. Не лжец. Театрал.
Передвигаюсь с трудом, еле-еле, говорю сквозь сомкнутые губы, не находя ни сил, ни желания вообще подавать голос. Отвечаю сухо и скупо. Кошу взгляд по сторонам и молча... ненавижу.
Бедный, бедный Люсьен. Несчастная Офелия. От котов не скроешь ничего. Они слишком... видящие. Слишком зрячие для того, что запросто можно спрятать от людей как способных, так и бестолковых совершенно. От вторых и прятать не надо. Они итак ничего. И никогда. Не увидят.
То, что видит Люсьен, пугает его. Кот и Лис сталкиваются взглядами. Люсьен не успевает зайти в комнату, только морду просунуть. На кровати с книгой в руке сидит высокий, пушистый и тощий лис. Рыжий-рыжий. С зелёным глазом. Всего одним. На месте второго чернеет провал. Мертвенная бледность щёк, тонкие и когтистые чёрные пальцы. Пушистый хвост. И смольные вороновы крылья, висящие за спиной, застилают собой кровать. Рыжий зверь, медленно повернувший голову в сторону кота, застывает. Замирает и кот. Секунд двадцать они оба пристально смотрят друг другу в глаза. После чего Люсьен медленно подаётся назад, пятится за дверь, а после, ломанувшись, сбегает по лестнице.
А я сижу и смотрю на Офелию. Она поднимает голову и глядит на меня так печально, что хочется разрыдаться на месте. Я аккуратно приглаживаю лапой торчащую лохматую шерсть, топорщу уши, поджимая хвост, шифруюсь под кота. Она продолжает смотреть. Я пытаюсь понять, почему. Почему от взгляда на меня ей так грустно. Сзади слышится лисий вздох. Мой собачий собрат поворачивает голову и тоже ловит кошачий взгляд. Офелия изучает и лиса, делает глаза ещё более печальными. Они становятся мокрыми...
А возвращаясь домой, я неожиданно произношу себе под нос, перестав отрицать очевидное. Очевидное для котов...
- Когда они видят нас, Дик, у них получается либо посочувствовать, либо испугаться, - Лис молчит. Но он согласен. Я вздыхаю и плотнее запахиваюсь в пальто. Он говорит, что утомлён. Что устал от людей. И я вдруг понимаю, что хочу разделить его усталость. Потому что тоже её чувствую. Шепчу рыжему о том, что надо отдыхать. Он горько усмехается. Знаю почему. Потому что я сам чёрта с два отдыхаю.
В голове проносятся назойливые цифры. Коммуналки, счета, деньги на содержание семьи, деньги на учёбу, лечение, от запущенности которого кровоточит во рту. Я сплёвываю кровь уже вработанным до неосознанности жеста. Также, как и стираю кровь с пальцев... с ног...
Бесконечные необходимости платить что-то куда-то. В этом месяце я пахал на трёх работах. Одна кончилась. И деньги тоже.
Я выскребаю из под клавиатуры листок, расписываю на нём финансы. Снова и снова. В разных вариациях. Но результат никогда не меняется.
Заходя домой, спотыкаюсь о собственные лапы. Мама обеспокоенно просит лечь спать, но у меня ещё висят письма с другой работы, которые надо разобрать. Я говорю, что не могу. И что я не представлю... не представляю, как я смогу оплатить своё лечение, учёбу и содержать себя в принципе. Она тоже не знает.
- У меня нет ни выбора, ни выхода, - цежу я слова сквозь зубы, - Значит, пойду на третью работу, - мне стоит некоторых трудов не разрыдаться от бессилия. От усталости.
- Ты итак на двух! - повышает голос мама, - Куда снова третью?
- А что я сделаю?! Мне надо содержать себя! - закинув рюкзак в шкаф, иду наводить чай. И пытаюсь выпить его уже второй час. А его как будто и не становится меньше.
Я срываюсь. На других людей. Когда слышу или читаю что-то, что вгоняет меня в состояние... мандража. Руки начинают трястись, пасть кривится в оскале, шерсть дыбом, по глазным яблокам бегут... мурашки.
Блошиные лапки.
Человеку нужен человек.
А иногда становится так, что не нужен никто.
Оба явления временны и сменяют друг друга. Доска раскачивается. Когда один её край поднимается вверх, другой тянет вниз.
Зима.
Целовать заснеженное небо или заснеженную землю. Есть ли, право, разница. И там, и там холодно. И там, и там... ударяешься. Об замёрзшую землю. Об замёрзшие облака.
Я пытаюсь отвлечься, вышагивая по улице. И медленно преобразуюсь в шакала. Скачу по снегу, оставляю следы лапками, кусаю воздух, ловлю его зубами. Зову...
Дёргаю хвостом и извиваюсь всем телом, ловя собственное пение и пуская его по телу. Вдоль позвонков и по рёбрам. Кручусь волчком. Бью передними лапами ветер. Ленивый рыжий лис следит за мной взглядом, иногда неторопливо поворачивая следом голову. Я вижу его и снова зову, призываю к танцам.
Это танцы отчаяния.
Когда тело больше не хочет ни на что реагировать и ничего делать, в пляску пускается дух.
Лис мнётся, но не показывает этого жестами или движениями. А после резко, но при том удивительно плавно распахивает чёрные крылья, прорезающие собой стену из хлопьев снега. Крылья хлопают по воздуху над вздёрнутой головой. Перья переливаются белыми бликами. Тот белый, что блестит на чёрном - это совсем другой белый.
Я завороженно и восхищённо наблюдаю, точно ребёнок. Замираю, а после подпрыгиваю на месте. Прошу ещё.
- Ещё. Ещё! Взмахни ими ещё! - на морде Лиса проступает лёгкая улыбка, и он, взмахнув несколько раз шире и больше кончиками крыльев, чем ими целиком, встаёт со снега. Идёт ко мне. И дальше мы шагаем вместе.
Вскидываю морду вверх и гляжу в небо. где в редких звёздах отражаются мокрые глаза Офелии.
И от этого снова хочется заплакать.
-
-
03.12.2014 в 14:31Написано красиво.
-
-
03.12.2014 в 14:43-
-
03.12.2014 в 14:52-
-
03.12.2014 в 14:58Я не могу отвечать за нас обоих... мне надо. Не конкретно сейчас. Конкретно сейчас мне не нужен никто. А в целом - да.
-
-
03.12.2014 в 15:17Да, конечно. Просто думала про обоих и поэтому так написала.
Я поняла про сейчас и вообще. Спасибо за ответ.
-
-
03.12.2014 в 15:42-
-
03.12.2014 в 23:12-
-
04.12.2014 в 00:00-
-
04.12.2014 в 00:30