Сука шаман
"Бальзак медленно растёкся в кашу из слов, преобразовался в девять часов вечера, кожаный диван под щекой, тьму и взволнованное лицо матери надо мной. Не моей матери, конечно.
Когда это произошло?
Сухой расчёт подсказывает, что часа два назад - не меньше.
Гудение в ушах сваливается в комок из неразборчивых звуков, которые, пожалуй, можно с большим успехом приписать Древним, нежели человеку. В такую пору только Лавкрафта и читать, засыпая не над чайным сервизом, нарисованным воображением с последних слов, не в окружении расписанных золотом стен и изысканной мебели, а под крылом какого-нибудь великого Ужаса. Явственно ощущая, насколько ты далеко. И насколько одиноко.
Я не люблю спать. Но травмированное неожиданной болезнью тело не считается с моими желаниями и предпочтениями. Оно щёлкает выключателем в голове, не удосужившись проверить, чем я занят.
Всё вокруг расплылось в глупом, необоснованном, но ужасно чётко ощутимом состоянии небытия. Отсутствия. Нежизни. Застывшего - даже желейного - свойства времени, которое вяло подрагивает от прикосновений, с большой неохотой реагируя на них и искажая пространство с качеством бестолкового трудяги, делающего свою работу на тяп-ляп."
Когда это произошло?
Сухой расчёт подсказывает, что часа два назад - не меньше.
Гудение в ушах сваливается в комок из неразборчивых звуков, которые, пожалуй, можно с большим успехом приписать Древним, нежели человеку. В такую пору только Лавкрафта и читать, засыпая не над чайным сервизом, нарисованным воображением с последних слов, не в окружении расписанных золотом стен и изысканной мебели, а под крылом какого-нибудь великого Ужаса. Явственно ощущая, насколько ты далеко. И насколько одиноко.
Я не люблю спать. Но травмированное неожиданной болезнью тело не считается с моими желаниями и предпочтениями. Оно щёлкает выключателем в голове, не удосужившись проверить, чем я занят.
Всё вокруг расплылось в глупом, необоснованном, но ужасно чётко ощутимом состоянии небытия. Отсутствия. Нежизни. Застывшего - даже желейного - свойства времени, которое вяло подрагивает от прикосновений, с большой неохотой реагируя на них и искажая пространство с качеством бестолкового трудяги, делающего свою работу на тяп-ляп."